О ком мы вспоминаем 15 февраля?

Воскресенье. На канале «365 дней» Леонид Парфенов в своей программе «Намедни» рассказывает о 84-м. Смерть Юрия Андропова, переброска части стока северных рек на юг, школьная реформа, убийство Индиры Ганди. Самые большие потери Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане: 2343 парня в том году вернулись домой грузом 200. В цинке.

Правда, тогда мы этого не знали. Впервые цифру безвозвратных потерь в Афганистане — 13 833 человека — опубликуют в газете «Правда» только через пять лет, 17 августа 1989 года. Потом её уточнят. И скажут всем нам, что только в частях и подразделениях Советской Армии было убито, умерло от ран или пропало без вести 14 427 солдат и офицеров. С учетом потерь среди военнослужащих КГБ и МВД СССР эта цифра увеличится ещё на 606 человек. Но, скорее всего, даже она — не точная, т. к., по мнению военных экспертов-медиков, не учитывает тех, кто, будучи раненым в Афганистане, умер уже в госпиталях Ташкента или Душанбе.

В 84-м мы этого не знали. Точно так же, как большинство из тех, кто и до, и после этого прошли через Афган, не считали себя героями:

— Да ну… Какие герои? Вот дед, тот — да. До Кенигсберга дошел. А мы… Просто отслужили, как надо. И вернулись.

* * * Один из писателей так называемого «поколения лейтенантов» — Василь Быков, знал о войне отнюдь не понаслышке. Но в его произведениях не найти тех, кто поднимается с гранатой на танк или ложится грудью на амбразуру. В «Дожить до рассвета» он отказывает своему герою в реализации его возможности прихватить с собою на встречу с Господом хотя бы одного врага, пусть даже обозника. Так и умирает, не убив ни одного немца. Так что, получается, он — не герой?

Или в повести Быкова «Карьер» — один из её главных персонажей говорит: «Придет время и с каждого спросится, где он был и что делал, когда его земля стонала и корчилась от боли?» Где он был? Что делал?

Был там, где обязан был быть. И делал то, что ему положено делать. Вменено в его солдатскую обязанность. Вот и всё. Простой и ясный ответ.

Солдат должен быть там, где его обязывает быть приказ и воинский долг. Как бы тяжело, страшно и опасно не было в том месте. И если он там, где положено, и делает то, что обязан, несмотря на страх и угрожающую ему опасность, он уже — герой. Просто потому, что, несмотря на то, что в любой момент его могут убить, он делает то, что должен, и там, куда его забросила воинская судьба.

* * *

23 года назад, 15 февраля 1989 года, мы вышли из Афгана. Поэтому сегодня — День памяти всех тех, кто честно исполнил воинский долг за пределами своей Родины. Там, куда она его послала, предварительно одев в солдатскую форму и дав в руки оружие. В том числе и в далекой центрально-азиатской стране. Афганистане.

И мне хотелось бы, чтобы сегодня мы вспомнили о них. О парнях из Омска, Абакана, Кирова, Марефы. Каждый из них мечтал отслужить и вернуться в родные и любимые им места. Но не все смогли это сделать.

* * *

Пост, располагавшийся в северной башне шахского дворца, в котором дислоцировалась одна из мото-маневренных групп Термезского погранотряда, по праву и с полным основанием считался не только самым неудобным по месту нахождения и удалённым по расстоянию, но и самым опасным. С одной стороны он прикрывал от возможного нападения участок шоссе со стихийным базаром, по-восточному шумным и оживленным. С другой — к нему подступало поле, ограниченное со стороны города высоким, сплошным дувалом, за которым возвышались купол и минареты Таш-Курганской мечети.

Именно с этого направления пост чаще всего и обстреливался. Обычно — ближе к вечеру. Но нередко и днем. А ответить соответствующим образом было нельзя. Стрелять в сторону мечети из тяжелых видов вооружения было строго-настрого запрещено.

Правда, с правой стороны мертвую зону прикрывали БТР или БМПуха, дежурившие у выходящих в город ворот. Но всё равно… Даже речи не могло быть о дневных вылазках в находившийся как раз между шоссе и крепостью густой, не просматривающийся с башни сад. Разглядеть, что там таилось в его зарослях, богатых знаменитыми саманганскими гранатами и иными, не менее вкусными южными плодами… Нет, это было делом совершенно невозможным!

С другой стороны, и афганцы не горели особым желанием бродить по саду днём. А тем более — ночью, когда там их могли обстрелять не только мы, но и так называемые контрольные БТРы.

Дело в том, что мимо крепости, вдоль шоссе Хайратон-Кабул, проходил топливопровод, по которому бесперебойно и днем, и ночью в неизвестном нам направлении тек родной, советский керосин. Но афганцы, они ж такие ребята. Колхозники. Для которых кругом всё, что у шурави плохо лежит, — своё и наше. В том числе и керосин. Ну, и что, что он по топливопроводу? Подошел, подвязал тротиловую шашку, которых в каждой уважающей себя афганской семье, примерно, как у нас — хозяйственного мыла. Ящиками и коробками. На долгие годы вперёд.

Подвязал, вставил в шашку шнур подлиннее…

Ну, а если семья — не уважающая, или с толовой шашкой напряг, так можно гранату с замедлителем. Чеку рванул на себя и, пока петелька запала режет свинцовую пластинку замедлителя, отбежал, спрятался за укрытие и ждёшь спокойненько. Вот-вот. Рванёт…

Рвануло! Теперь — руки в ноги. Время терять никак нельзя. Пока давление в трубопроводе не упало и компрессорные дизеля молотят исправно, гонят керосинчик на радость простому трудящемуся афганцу, ёмкость приличную, что заранее припасена, да не одна, — достал и наполняй под самую завязочку. Чтобы не только себе хватило, но и на базарчике за реальные афгани продать можно было.

Правда, перед тем как тротиловую шашку или гранату подвязать, оглянуться по сторонам не мешает. А то набежит народу на дармовщинку. Поди продай потом, если весь кишлак к тому подрыву подтянется. Да со своими ёмкостями. Так что лучше ночью. Когда соседи, в отличие от шурави, спят. А если кто не спит, так накося. Выкуси! Ёмкость наполнил, оттащил в сторонку, а в лужу, что уже по земле растеклась, обещая через какое небольшое время в керосиновое озерцо превратиться… В лужу, гори оно — всё добро советское — огнём синим, петушка красного подкинуть. Ничего личного, шурави. Бизнес.

И кому такое понравится? Вот два контрольных БТРа, поливая огнём окрестности, и носились туда-сюда всю ночь по шоссе по одному, им известному графику. И этим ребятам из трубопроводных войск плевать было, куда стрелять, по кому. Да в белый в свет, как в копеечку. И пацанов понять можно. Вот так, двумя экипажами… Всего двумя. В кромешной темноте, в неизвестность… В ежесекундном ожидании, что сейчас… Сейчас из этой ночной темени с чужими звёздами, что подвисли маленькими белыми, почти новогодними ёлочными лампочками где-то там, далеко вверху, почти у самого Бога, которого нет… Сейчас, или через секунду-другую — какая в сущности разница? Но прилетит. Точно прилетит выпущенный из гранатомёта натруженной дехканской рукой твой кумулятивный заряд. Твой и всего экипажа. Помощи ждать неоткуда. Да и некогда. Не сгоришь, так добьют, сволочи, пока свои подойдут на помощь.

Какие нервы надо иметь, чтобы вот так, в непроглядной темноте, всего на двух машинах лететь в полную неизвестность? Можно понять, что каждую ночь испытывали пацаны в этих бронированных коробках…

Поэтому, даже если они и накрывали когда очередью из «крупнача» пост на Северной башне, никто из наших на них не обижался. Заслышав рёв их машин, надо было просто отойти от бойниц. А ещё лучше — залечь, плотнее прижавшись к ещё достаточно крепким башенным стенам. Мало ли, влетит через бойницу какая дура… Каким он, рикошет, будет — кто знает? Береженого…